«Ее либо в могилу, либо замуж. Она уже не девушка» Как ранние и принудительные браки калечат судьбы женщин в северокавказских республиках
По официальным данным, только в 2021 году в России 4453 девушки вышли замуж до того, как им исполнилось 18 лет. Казалось бы, разве это много — четыре с половиной тысячи на многомиллионную страну? Однако официальные источники фиксируют лишь процент общего числа подобных союзов: какие-то ранние браки не регистрируют в органах ЗАГС, а заключают по религиозному обряду; другие носят характер фактического сожительства, без юридического оформления. Об этом говорится в исследовании правозащитной группы Ad Rem «Насильно замужем»: проблема ранних и принудительных браков на примере Республики Дагестан, Республики Ингушетии и Чеченской Республики». Пока авторы готовили отчет, на федеральном уровне все чаще звучали призывы к как можно более раннему деторождению, а также ограничению доступа женщин к высшему образованию.
Мы изучили доклад и расспросили одну из его авторок, Кулсам Магомадову, о том, с какими сложностями пришлось столкнуться при проведении этой работы.
Текст публикуется в партнерстве с «Новой газетой».
Выросшие в страхе
«Когда меня завезли в больницу, мои ноги были в крови, — рассказывает Фатима из Ингушетии, похищенная и выданная замуж в 17 лет. — Только врач зашла и увидела, она сразу сказала: “Ее изнасиловали”. Я даже ничего не сказала, у нее потекли слезы… Я пошла и рассказала все. Написала заявление. Потом всполошилась родня Заура. Меня моя родня избила, а ему ничего не сделала… Потом начали приходить старики, сватать меня за Заура. Отец был против, но мои родственники-мужчины сказали: “Ее либо в могилу, либо замуж. Она уже не девушка”. Они еще меня обвиняли. Меня отдали за него, а я даже не знала, что меня выдали замуж… Меня даже никто не спрашивал, хочу я, не хочу…».
История Фатимы — одна из многих, что, однако, не делает ее менее трагической. Собрать и зафиксировать свидетельства девушек и женщин, которые столкнулись с ранними и/или насильственными браками, удалось авторкам полевого исследования Юлии Антоновой, Инне Айрапетян и Кулсам Магомадовой. Они провели серию глубинных интервью с жительницами Чечни, Ингушетии и Дагестана, которые получили травмирующий опыт, а также обсудили проблему с экспертами и специалистами.
Героиня одного из интервью — Лиана из Дагестана, которую похитили в 14 лет. «Я не готовилась к замужеству, к тому, чтобы стать мамой в 15 лет. Поэтому для меня весь этот период прошел в шоковом состоянии. Помню, как я отслеживала какие-то изменения, когда [они] происходили, когда живот рос, когда ноги отекали. Я не понимала, что со мной происходит. Сами роды тоже были довольно сложные. Я помню, как кричали на меня врачи. Я не понимала, что от меня хотят».
Чеченку Хаштби выдали замуж в 14 лет. Вспоминая об этом, она плакала: «В такие моменты понимаешь, что ты никому не нужен. Ты никто и звать тебя никак. У нас украли из двоюродных сестер шесть человек, девушек. И ни одну из сестер не вернули домой старики. Сказали, пусть они там так и живут».
Все эти рассказы — не про события вековой давности. Они — про сегодняшний день.
Сегодня, как и сто, двести, триста лет назад, девочек на Кавказе похищают и заставляют жить с собственными похитителям и насильниками.
Заставляют рожать от них детей. И самое страшное то, что зачастую насильственное замужество девочки организует ее собственная семья, объясняя это, конечно, заботой о самой девушке. Потому что быть похищенной — это несмываемый позор. Потому что замуж все равно надо, а чем это раньше произойдет — тем лучше. Потому что подрастет — и станет засматриваться на мальчиков, а это опять позор. Потому что жених из обеспеченной семьи — и так ей будет лучше…
Согласно кавказским традициям, девочка, а впоследствии и женщина не обладает субъектностью, подчеркивают авторки исследования. Сначала она целиком во власти семьи, а затем переходит в распоряжение мужа и его родственников. Девушки лишены возможности влиять на собственную судьбу, становиться ее авторами. И, не получив такого опыта и знания, они переносят эти паттерны на собственных дочерей.
Исследовательница «убийств чести» на Северном Кавказе ― о том, как их скрывают и почему защищать женщин в республиках становится все сложнее
Разумеется, подобный сюжет мы встретим далеко не во всех кавказских семьях, и, конечно, степень выраженности феномена может быть разной. Однако даже те истории, что удалось зафиксировать авторам исследования, говорят о том, как глубоко укоренена традиция, калечащая жизни тысяч девушек и женщин на Кавказе.
Вот, например, одна из них, красноречиво говорящая о серьезной деформации общественного сознания: «Как правило, если девочка была изнасилована инцестуально, это выявлялось только тогда, когда девочка выходила замуж. И потом ее убивали. Был случай, когда дедушка изнасиловал 5-летнюю внучку… Отец ее убил, и они ее закопали. Это уже много лет назад было, наверное, лет 10. И он [дед] сказал такую вещь, что она садилась к нему на колени. То есть она его соблазнила тем, что она, ребенок пяти лет, очень любила с ним гулять и садиться на колени… Внимание ребенка он воспринял как совращение».
В рамках своего исследования эксперты Ad Rem взяли 46 интервью. 31 из них дали женщины в возрасте от 23 до 42 лет, насильно выданные замуж. 15 — практикующие специалисты, помогающие девочкам и девушкам, пострадавшим от ранних и принудительных браков.
Своих фамилий исследователям не назвал никто, некоторые побоялись назвать даже имя.
Жертвы подобных преступлений боятся открыто заявлять о произошедшем, опасаются осуждения, причем не только со стороны посторонних людей, но и со стороны собственной родни. «Как и в любом патриархальном обществе, в Чечне, Ингушетии и Дагестане осуществляется жесткий контроль за сексуальной сферой жизни женщины. Честь женщины приравнивается к чести семьи, поэтому несоблюдение “правил”, “непристойное” поведение строго карается. Наши респондентки рассказывали, что их с детства воспитывали в страхе, с установкой на то, что если с ними что-то произойдет, то виноватой будет она сама», — отмечают авторки.
Также исследовательницы отметили, что с 1999 по 2007 годы на территории Северного Кавказа было зарегистрировано свыше 650 сообщений о похищении с целью насильственной женитьбы. Но лишь в 25% случаев были возбуждены уголовные дела, в остальных — поступил отказ. Актуальные статистические данные о похищениях невест, которые можно считать достоверными, практически отсутствуют. Разумеется, региональные власти предпринимают формальные попытки запрета подобных практик, но проблема в том, что само общество одобряет и приветствует подобные действия. И те же самые чиновники, что подписывают запреты, на самом деле их не поддерживают.
Насилие: экономическое, физическое, сексуализированное
Житель центральной России (да хоть житель Урала, Сибири или Дальнего Востока) по привычке и за отсутствием образца перед глазами смотрит на феномен похищения невест через романтическую призму. Где похититель — человек наподобие лермонтовского Печорина, который пытается влюбить в себя пленницу дорогими подарками и признаниями в любви. Но в жизни все гораздо более прозаично, и доклад отражает, как ситуация выглядит на самом деле.
Практически половина респонденток — 14 из 31 опрошенных — признались, что регулярно подвергаются физическому насилию со стороны мужа. Речь, в частности, идет о шлепках, пинках, пощечинах, придушивании. Сразу несколько женщин рассказали о том, как муж их насиловал. «Он меня и запирал на целые сутки без еды. Однажды дал мне чай, чтобы совсем плохо не стало, ну и насиловал… Целые сутки. У него было на это много сил», — вспоминает Зарема из Ингушетии, похищенная в 19 лет.
«Он зашел днем и начал меня лапать… Я сказала, что не хочу, прекрати. Он сказал: “Я сегодня вечером зайду к тебе”, — и ушел. И зашел ночью и буквально изнасиловал», — рассказывает Лариса из Ингушетии, которую похитили в возрасте 17 лет.
Другие респондентки упоминали о таких фактах косвенно, признавались в отсутствии интереса к сексуальной жизни, к своему супругу, в нежелании вступать с ним в интимные контакты. А вот что рассказала в своем интервью одна из опрошенных эксперток, практикующий врач: «Мужчины у нас не думают о том, как сделать так, чтобы для женщины это было менее болезненно… Ее травмировали, вызвали скорую, увезли в больницу, но после этого он даже не дал зажить влагалищу, продолжал прибегать к сексуальному насилию… Вот с таким я сталкивалась. Чаще всего в ранних браках мы наблюдаем именно сексуальное насилие».
Сексуализированное насилие идет рука об руку с насилием репродуктивным. И та обреченность, с которой участницы исследования говорят о собственной беременности, родах, погибших и выживших детях, никак не свидетельствует о «нормальности» случившегося с этими девушками и женщинами.
«Сперва у меня был выкидыш. Потом я обратно через год забеременела, мальчика родила. После трех лет, по-моему, еще раз забеременела. И тогда выкидыш произошел. И еще девочку я родила после. Все роды протекали с осложнениями», — говорит Линда из Чечни, ее принудительно выдали замуж в 17 лет.
А так описывает «отношения» со своим «супругом» Залина из Ингушетии, которую похитили и выдали замуж в 17 лет: «Он вскочил, подбежал ко мне и хотел меня ударить… У меня из-за стресса начались преждевременные роды. У меня это было 2 раза за 2 года замужества. Было две беременности и обе прервались: одна на пятом месяце и другая — на шестом месяце».
По данным ВОЗ, матери-подростки умирают при родах в два раза чаще, чем женщины, достигшие совершеннолетнего возраста. Дети несовершеннолетних матерей часто рождаются недоношенными. К сожалению, многие девочки из кавказских республик становятся невидимыми единичками, пополняющими эту страшную статистику.
«Ровесницы шли в школу, я подметала или мыла»
Еще один момент, который подметили авторы исследования: только у 14 из 31 опрошенной в ходе исследования женщины было высшее образование, и чаще всего вуз смогли окончить те респондентки, которые на момент замужества уже учились в университетах. Из тех, у кого высшего образования не было, лишь две получили полное среднее образование. «В основном респондентки имеют лишь общее среднее образование, то есть закончили 9 классов общеобразовательной школы», — отмечают авторы.
Это неудивительно: в традиционном обществе образование и замужество считаются взаимоисключающими понятиями, что наглядно иллюстрирует реплика одной из респонденток: «Сразу после замужества беременность и быт. Тогда мы жили с родителями [мужа], там и уборка, и готовка. Времени просто не было ни на учебу, ни на то, чтобы даже подумать о ней, скажу честно. Помню, как мои одноклассницы идут в школу, 10–11-й класс они оканчивали, и кто-то шел через нашу улицу… Я помню, как им завидовала, они бывали такими беззаботными, веселыми. А я что-то подметала или мыла возле забора и ворот».
Как ни странно, отчасти с тем, что замужество и образование — вещи несовместимые, могли бы согласиться и ученые. Ведь по подсчетам Детского фонда ООН, в среднем каждый дополнительный год в школе уменьшает вероятность раннего замужества для девочки на 6%. Более того, именно образование могло бы дать замужней женщине точку опоры и ощущение стабильности, независимости от мужа и его родственников. Однако в семьях опрошенных респонденток исследователи наблюдали другой паттерн.
История чеченки, которая сначала бежала от деспотии отца, потом от деспотии мужа — и только тогда ощутила себя счастливой
На момент проведения интервью всего восемь женщин из числа опрошенных были официально трудоустроены. В основном они работали в государственных учреждениях на среднеоплачиваемых должностях. Семь женщин занимались подработкой на дому, например, готовили торты или национальные блюда, либо неофициально торговали в магазинах. Лишь одна из респонденток открыла собственное дело — магазин подарков. Большинство — 14 женщин — не работали вовсе: занимались бытом, ухаживали за родственниками мужа, воспитывали детей. Со всеми вытекающими последствиями.
«Я даже не могла себе купить ничего из вещей, из обуви. Я ходила в ужасных вещах, уже не говоря о том, чтобы купить какую-то сумку, этого вообще не было», — призналась Гульнара из Чечни, похищенная в 24 года.
Отчасти именно здесь кроется ответ на очевидный вопрос, который возникает при чтении доклада: а зачем женщины терпят все это? Почему не берут судьбу в свои руки и не уходят от своих мужей? Банально: потому что не сумеют себя прокормить. О содержании детей речи здесь даже не идет, потому что в рамках адата воспитание детей после развода — это прерогатива отца или его семьи. Зачастую матери оказываются лишены права даже просто видеть своих детей.
Более того, в традиционном обществе разведенная женщина — это субъект, пораженный в правах, порицаемый обществом и полностью лишившийся поддержки даже своей собственной семьи.
«Мне все нашептывали: “Если разведешься, у тебя будет страшная жизнь, тебя убьют, ты уже будешь не человек”. Он [дядя] мне это говорил: “Лучше не разводись, тебе здесь дорога в ад будет”», — рассказывает Залина.
«Для мамы моей… это самый большой ужас в жизни, если кто-то из ее дочерей вернется домой», — вспоминает Фатима из Чечни.
«Я от нее скрывала [побои] относительно долгое время, там год. — продолжает Фатима. — И уже тогда был сын, она начала говорить о том, что потерпи, будет лучше, твой отец этого не переживет… И что это удар по семье, по репутации. В общем, что я не буду никому нужна, что я в итоге никогда больше не выйду замуж… А этот брак он лучше, чем ничего».
Исследовательницы отметили, что девушки оказываются в замкнутом круге, в котором калечащая традиция трансформирует общественные настройки таким образом, что общество со все большей настойчивостью продолжает воспроизводить традицию, разрушая судьбы новых поколений девочек. Но можно ли как-то это изменить? Можно, говорят исследователи, только осторожно.
Преступление без наказания
Несмотря на то, что в международной правозащитной практике насильственное вступление в брак и похищение невест считают одной из современных форм рабства, в России этой проблеме должного внимания не уделяют ни на федеральном уровне, ни в республиках Северного Кавказа, отмечают авторки исследования. Никакой официальной, системной, комплексной работы по противодействию не ведется. Более того, даже представители государства нередко оправдывают похищение и принуждение к замужеству традициями, религией или культурными особенностями. Все это никак не мотивирует правоохранителей к тому, чтобы действовать.
Проблема и в уголовном законодательстве России. Например, согласно части 1 статьи 134 Уголовного кодекса, совершеннолетних за половую близость с человеком, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, предписано наказывать — в том числе лишением свободы на срок до четырех лет. Однако к этой статье есть любопытные примечания. В частности, в примечании 1 прямо говорится, что «лицо, впервые совершившее преступление, предусмотренное частью первой настоящей статьи, освобождается судом от наказания, если будет установлено, что это лицо и совершенное им преступление перестали быть общественно опасными в связи со вступлением в брак с потерпевшей (потерпевшим)». А в примечании 2 сказано, что «в случае, если разница в возрасте между потерпевшей (потерпевшим) и подсудимым (подсудимой) составляет менее четырех лет, к последнему не применяется наказание в виде лишения свободы за совершенное деяние, предусмотренное частью первой настоящей статьи».
С наказанием за похищение невесты дела обстоят еще хуже. С 1996 года в Уголовном кодексе РФ санкции за кражу невесты не предусмотрено вовсе. Противодействовать практике пытались власти регионов — но без особой настойчивости и, соответственно, без особого успеха.
К примеру, в 2010 году власти Чечни объявили о запрете на похищение невест. За нарушение этого правила был введен штраф в размере 1 млн рублей. В 2013 году духовенство Республики Ингушетия также ввело штраф за кражу невест в размере 200 тысяч рублей. Но на практике эти дело редко доходит до суда и штрафов.
«Некоторые наши респондентки были похищены уже после того, как эти постановления вступили в силу, и не смогли избежать замужества, потому что решение о том, выдать их замуж за похитителя или нет, принималось без их участия», — отметили авторки исследования.
При этом исследовательницы признают, что менять общественные установки «через колено» — посредством штрафов и привлечения к суду причастных к похищениям — не самая эффективная стратегия. Не снимая ответственности с законодателя и правоприменителя, они предлагают обратить внимание и на другие подходы. В частности, рекомендуют проводить информационно-просветительские кампании с разъяснением незаконности и вредных последствий ранних и насильственных браков — для конкретной девушки и для общества в целом. Доносить до девушек возможности защиты своих прав — и создавать сами возможности (организовывать шелтеры, центры правовой, социальной и психологической помощи). Помогать национальным сообществам изживать, преодолевать калечащие традиции. Плотно взаимодействовать в процессе с локальными национальными и религиозными лидерами мнений.
Вот как с предельной конкретностью сформулировала возможный путь к изживанию страшной традиции одна из участниц исследования, акушерка из Ингушетии: «Надо объяснять населению про права девочек, чтобы оно было помягче к девочкам… Еще чтобы были встречи с семьями, объяснять, чтобы не было насилия и чтобы все было по закону. Я считаю, что семьи должны ходить на эти встречи, большинство мужчин должно быть. Надо им вбить в голову, чтобы относились к женщинам хорошо».
Социолог Кулсам Магомадова — о трудностях при проведении исследования:
Для подбора участниц интервью мы опирались на сеть контактов, предоставленных коллегами из региона. В эту сеть входили представители НКО, социальные работники/-цы и медицинские работники/-цы, которые непосредственно сталкиваются с проблемами женщин, переживших ранние и принудительные браки. Эти специалисты, работающие на местах, имели доступ к женщинам, нуждающимся в поддержке, и могли рекомендовать тех, кто был готов поделиться своими историями.
Практически все интервью были проведены очно в безопасных и комфортных для участниц условиях без лишнего внимания со стороны мужей или родственников — на нейтральной территории, чаще всего в офисах наших коллег, работающих в этих регионах. Такой подход помог создать доверительную атмосферу, где женщины могли свободно рассказывать о переживаниях. В исключительных случаях мы проводили интервью онлайн. К примеру, с одной из женщин, которую принудительно выдали замуж, мы вынуждены были организовать видеозвонок, потому что она находилась не в России.
Основная сложность исследования заключалась в том, чтобы получить согласие на интервью. Женщины отказывались, мотивируя это нежеланием обсуждать семейные дела с посторонними и опасениями за свою безопасность. Причем некоторые из них отказывались от участия в последнюю минуту. Основные причины отказов — страх перед тем, что их узнают родственники или семья мужа. Это могло привести к негативным последствиям. По этой причине все имена в исследовании были изменены. Женщины согласились делиться историями только при условии полной анонимности и конфиденциальности. Требование анонимности было ключевым фактором, позволившим им раскрыться и рассказать о своих переживаниях.
Что стало неприятным или неожиданным открытием в ходе исследования? Очевидно, то, что принудительный брак неизбежно связан с различными формами насилия, включая сексуализированное. Большинство респонденток избегали обсуждения этой темы. Они предпочитали не отвечать на вопросы о насилии, особенно о ситуациях сексуализированного насилия. Из 31 опрошенной нами женщины только 4 в какой-то мере осмелились говорить о пережитом. Это еще раз показало, насколько глубокими являются страхи и травмы, связанные с данным видом насилия в таких браках. Помимо этого, культурные и социальные барьеры не дают женщинам открыто говорить на подобные темы.
Хочу подчеркнуть, что проведенное исследование было первым шагом в изучении темы, и хотя оно позволило собрать важные данные, выборка была ограниченной. Тем не менее, мы рады, что смогли осуществить проект. Это первая попытка системного анализа ранних и принудительных браков в этих республиках, и она заложила основу для будущих, более углубленных исследований.
Как менялась жизнь женщин в России в 2024 году: 7 выводов «Гласной»
Эксперты — о том, что не так с новой демографической стратегией
Как иностранцы, переехавшие в Россию, поддерживают Путина, продвигают семейные ценности и сексуализируют женщин
Государство признало всплеск домашнего насилия на фоне «спецоперации» и пытается понять, что с этим делать